«Красная юрта»

к 150-летию А. Байтурсынова

Всякая власть в меру своего понимания и возможностей создавала условия для просвещения граждан. В отличие от нашего времени, первое советское образование имело свою специфику, в чем-то карательную. Безотносительно к сказанной специфике в методах привлечения к образованию и просвещения стоит отметить выдающуюся роль казахской интеллигенции, внесшей огромный вклад в создание учебников на казахском языке. В числе авторов — Ахмет Байтурсынов, чье 150-летие мы отмечаем в этом году, и другие его соратники.

Великая Октябрьская революция поставила вполне конкретную задачу — научить людей читать и писать. И точно следовала этому. Вот так, через тернии, СССР через десятилетия превратился в самую читающую страну в мире.

17 сентября 1920 года Совет народных комиссаров (СНК) Туркреспублики издал Декрет «О ликвидации безграмотности среди населения». Один из пунктов этого документа сообщал, что тот, кто уклоняется от обучения, будет привлечен «к законной ответственности». Другим документом определялась мера ответственности — семь суток ареста. После этого, видимо, у человека рождалось страстное желание учиться. Он начинал понимать, что учение — свет, а неученье — тьма.

Все население республики от 8 до 40 лет, не умеющее читать и писать, обязано было учиться на родном, любом из местных, или русском языке. Причем к учебе могли привлечь «в порядке трудовой повинности»: хочешь не хочешь, а учись. Республика шла на некоторые материальные расходы: для того, кто обучался, на два часа сокращался рабочий день с сохранением зарплаты. Декретом ЦИК вводилось обязательное обучение среди взрослого населения. К нему относились граждане от 17 до 50 лет. Они обязаны были не далее чем в полуторагодичный (для городского) или девятимесячный срок (для сельского населения) обучиться грамоте в государственных школах и курсах. Тот, кто отлынивал от учебы или не сумел овладеть грамотой в определенный срок, лишался работы, или же с высокой оплаты труда его переводили на низкую. Поскольку школьных помещений было мало, Компрос имел право использовать народные и молитвенные дома, клубы, подходящие помещения на фабриках и заводах и так далее.

Изучение документов говорит о том, что власть собиралась одним махом решить вопрос ликвидации неграмотности, используя имеющиеся возможности, а их было чрезвычайно мало. Приведу пример. Комиссар народного просвещения товарищ Билик, выступая на VII Чрезвычайном съезде Советов Туркреспублики в марте 1919 года, сообщил, сколько средств выделяется на народное образование: 164 тысячи 935 рублей 50 копеек. Эти деньги были распределены на 18 городов и уездов. Причем Аулие-Атинский уезд забирал почти полтора миллиона рублей, Ташкентский городской вместе с уездным — 700 тысяч. Черняевский и Казалинский — 910. В эту смету входили также средства на борьбу с голодающими — два миллиона рублей — и содержание учреждений, подведомственных Комиссариату образования в Ташкенте — около трех миллионов. Власть выделяла деньги на образование и держала каждого ученика в поле своего зрения. В одном из циркуляров говорится о том, что «оставление учебного заведения допускается в каждом отдельном случае только лишь по разрешению народного образования… Тех учащихся, которые оставили самовольно школу, не принимать на службу без удостоверений отдела народного образования. Всех учащихся, оставивших самовольно школу, лишать продовольственного пайка». 30 марта 1925 года Сыр-Дарьинский губернский исполнительный комитет издал обязательное постановление, которым установил особые дни отдыха на 1925 год: Навруз Хамаль — один день, столько же — Рамазан Хаит Байрам, два дня разрешается праздновать Пасху. Курбан Хаит Байрам, Маулид Байрам и Рождество празднуются по одному дню. В эти праздники все трудящиеся должны быть освобождены от работы и занятий с сохранением заработка.

— Вот так народ получал образование — говорит Айдын Исатаева, руководитель областного государственного архива. — К просвещению привлекали кочевников, весьма отдаленно находящихся от крупных населенных пунктов, где легче решались эти вопросы, поскольку были, хоть и небольшим числом, кадры учителей. В Декрете, например, отмечалось, что «премия для обучения на туземном языке должна превышать в полтора раза премию на обучение грамоте на европейском языке». Это должно было стимулировать подготовку кадров, которые приходили в ликбезы из школ, полугимназий Чимкента, выпускников ташкентских учебных заведений (некоторые списки энтузиастов хранятся в архиве). Значительную роль для просвещения кочевников, обучения их грамоте — первой ступени образования — сыграли «красные юрты», «красные чайханы».

«Красные юрты» были передвижными. Приезжали летом на джайляу, где было массовое скопление кочевников, зимой «красная юрта» устанавливалась на ярмарках, куда съезжались скотоводы на продолжительное время. При юрте были заведующий, учитель, которым Компрос платил в среднем по 50 рублей, санпросветитель. Юрту тянула лошадь, на ее покупку власть выделяла 101 рубль, а на годовое содержание животного — 245. На столы, стулья, оборудование закладывалось 80 рублей.

Привозили с собой и газеты, журналы, литературу, в год на это выделялось 90 рублей. Читкой газет, комментариями к статьям — всем этим занимались учителя и так называемые ликвидаторы (в сущности, это были те самые учителя, которые ликвидировали безграмотность). «Красная юрта» привозила канцелярские принадлежности: карандаши, бумагу, тетради. Власть на их приобретение предусматривала на одну юрту пять рублей в год, сумма весьма скромная. Иногда юрта привозила патефон, что было чрезвычайно редким и радостным событием не только для взрослых, но и для детей кочевников.

А в городах устраивали «красные чайханы», используемые как школы. Учились и на дому. Вот что рассказывает один из архивных документов: заведующий мусульманским отделом народного образования сообщал товарищу Шпоту, своему начальству, что «31 декабря 1918 года в Черняеве (Чимкент) по Черняевской улице в доме Абжирова открылись вечерние мусульманские курсы дл взрослых, где с того же дня начали обучение 27 человек». Автор обращения просит срочно решить вопрос переназначения учителя. Мусульманский отдел, со своей стороны, предложил на выбор три кандидатуры: Расульева, Жарменова и Матруфханова. В примечании уточняется, что Жарменов и Матруфханов являются преподавателями на педагогических курсах. Однако второго января 1919 года в списках взрослых учеников значатся уже 39 человек, все мужчины. На следующий день Туркреспублика публикует (не потому что взрослые собрались в доме Абжирова, просто так совпало) декрет о создании рабочего факультета при Туркестанском университете. Параграфом третьим записано: «Рабочий факультет представляет из себя классовую школу, и слушателями его принимаются только лица физического труда из состава рабочих и крестьян». В примечании сказано, что «от мусульман требуется только принадлежность к трудящимся, без разделения на физический и интеллектуальный труд». Документ подписан Т. Рыскуловым, председателем ЦИК Туркестанской Республики Российской Советской Федерации.

— Большой проблемой для ликвидации безграмотности было отсутствие достаточного числа учителей, — продолжает А. Исатаева. — За ними ездили в Ташкент, центр Сыр-Дарьинской области, искали среди своих, для этого надо было сдать экзамен на звание учителя выпускникам педагогических курсов, школ, гимназий. Выписка из журнала педагогического совета семимесячных краевых киргизских курсов, датируемая 28 мая 1919 года, гласит: выпустили со званием учителя-руководителя начальной киргизской школы 27 человек, в их числе был и Гани Муратбаев, лидер казахских комсомольцев. Звания учителя начальной киргизской школы удостоились 46 человек. Не все прошли испытания — их признали еще неподготовленными и оставили для продолжения учебы на курсах.

Однако была и другая проблема — не хватало учебников на киргизском (казахском) языке. Туркреспублика даже объявила конкурс на их написание. В 1921 году уже были сданы в печать несколько учебников Ахмета Байтурсынова. Надо отметить его огромный вклад в дело просвещения казахов. Им написан «Киргизский букварь», две части «Киргизской грамматики», подготовлены «Методические записки по родному языку». Целая плеяда казахской интеллигенции работала над созданием учебников. Упомяну поэта, журналиста Мыржакыпа Дулатова, который получал образование в русско-киргизском училище, открытом Ибраем Алтынсариным, где преподавал А. Байтурсынов. Их духовная и просветительская связь продолжалась после учебы в училище Мыржакыпа на последующие годы — они вместе работали в газете «Казах». М. Дулатов — автор двух частей сборников арифметических задач, грамматики, разрезной азбуки. Список учебников и учебных пособий, изданных для киргизских школ первой и второй ступени, включал также природоведение, начальную географию, географию Туркестана, произведения Абая, Мухтара Ауезова, былины, записанные Абубакиром Диваевым, а также басню Ивана Андреевича Крылова «Мартышка и очки», переведенную на киргизский язык, изданную тиражом в 10 тысяч экземпляров.

Наркомпрос за принятые труды участников конкурса за написание учебников присуждал денежные и натуральные премии. Максимальная денежная премия «за один труд» — не более 300000 рублей.

Поставляла учебники, литературу и Москва. Например, в одном из сообщений Главполитпроса (библиотеки комплектования) в губернскую инспекцию народного образования Чимкента указывается, что на железнодорожную станцию прибыл груз — 910 килограммов литературы.

Несмотря на то что в июне 1918 года был издан приказ Наркомпроса Туркреспублики «О введении бесплатного обучения в школах» с начала 1918/19 учебного года, выдержать эту линии по всем учебным заведениям молодое государство не могло. Справедливости ради стоит подчеркнуть, что уж совсем неимущие учились за счет государства. Но в жизни бывало всякое.

Вот что пишет в своих воспоминаниях Василий Андреевич Ливенцов, бывший первый секретарь Чимкентского обкома партии, Герой Социалистического Труда, который переступил порог школы в Белых Водах еще в 1922 году. В 1924 году, когда Вася учился в третьем классе, «в школе объявили, что тот, чьи родители не привезли дров для отопления школы, не имеют права посещать занятия. Мой отчим не захотел привозить дрова, и по этой причине у меня пропал целый год… В 1925 году мне повторно пришлось учиться в третьем классе». Но это обида не имеет никакого отношения к тому, что В. Ливенцов был благодарен первым учителям: заведующему школой Ивану Тихоновичу Полухину, математику Василию Ивановичу Калягину, учителю русского языка и литературы Петру Ивановичу Кипарисову и другим педагогам.

Но если Вася Ливенцов пропустил целый год по причине непоставки дров для отопления, то, как свидетельствуют документы областного госархива, для некоторых школ затраты были более существенными. Вот что рассказал один из документов: «Общество Старого города Чимкента содержало три узбекские школы. В содержание входило: оплата труда учителей, освещение и отопление, приобретение учебников, различных пособий, канцелярских товаров, мелкий ремонт и очистка отхожих мест». Чтобы не создалось мнение, что это касалось только узбекских школ, поясню: деньги собирались за полгода вперед и у других школ, сдавались в инспекцию народного образования, в общий фонд, как, впрочем, это делали и другие школы, у которых с местным сообществом был годовой договор: кто-то брал на содержание узбекские школы, кто-то — еврейские, кто-то — татарские…

Так называемых тюркских школ и училищ в Чимкентском уезде было 60, русских — 43 (для любопытствующих сообщаю: эти документы хранятся в областном государственном архиве).

Число русских и мусульманских изб-читален, открытых Черняевским уездным политотделом в Черняевском уезде, составляло 34. В Ванновской волости — пять, в Тамерлановской — три.

15 марта 1926 года в школе имени Белинского города Чимкента открылась школа №1 милиционеров города. Как сообщает протокол №1, «присутствовало 25 человек неграмотных милиционеров с представителями: от Уполитпросвета — тов. Массавер, от Упрофбюро — тов. Золоторев, от Угоркома — тов. Кухтерин, от Угормилиции — тов. Крылов, и учителя по ликвидации неграмотности — т.т. Некрасов и Морозов. Председатель: Гордеев, секретарь Некрасов и почетный председатель — политический комиссар Туркестанской милиции товарищ Петров».

Все перечисленные в протоколе товарищи выступили на открытии школы, очертив предстоящие задачи милиционеров: учиться писать и читать и решать вопросы борьбы «как с мировой буржуазией, так и с хозяйственной разрухой страны».

Надо привести фразы из постановления митинга, чтобы понять, что для 25 милиционеров ликвидация неграмотности — первоочередная задача, поэтому они дают «обещание перед советской страной с сего числа аккуратно и добросовестно посещать занятия в школе грамотности, дабы окончить пролетарско-коммунистическую школу как общей, так и политической грамотности».

«Торжественное заседание по открытию школы по ликвидации безграмотности закрывается с пением Коммунистического Интернационала», — цитирую фразу дословно, из архивного документа.

Забегая вперед, скажу: все 25 слушателей успешно окончили школу.

Надо отметить, что пафос — обычное явление собраний, митингов, съездов тех лет. Фразы были отточенными, конкретными. Вот что было записано в обращении Всероссийского ЦИК ко всем органам советской власти, ко всем общественным организациям и ко всем трудящимся республики третьего марта 1923 года: «Школа должна перестать нищенствовать. Школа больше не может оставаться невольным пасынком: она должна стать любимым детищем органов советской власти и всех организаций трудящихся масс. Социалистическая республика должна быть прежде всего грамотной республикой!»

Хорошо сказано! Народ быстро научился выражать свои мысли грамотно. Значит, правильной дорогой шла страна по пути образования и просвещения.

Людмила Ковалева