«Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой» — так Иванушка-дурачок из народной сказки подзывал к себе волшебного коня. Детский ум не задавался вопросом, почему он сивка-бурка, да еще и каурка. Хотя все тут проще-простого – конь был трехцветной масти. А может, сивка – это сам конь? Было у русских такое обобщенное название лошадей: сивка, савраска. А применительно к теме нашего разговора о национальном костюме сивка-бурка запросто может быть прочитан и как кавказец на коне в обязательной для горца одежде – бурке. Быстрый такой, внезапный – «как лист перед травой», то есть «тотчас, немедленно», как поясняет фразеологический словарь русского языка. Кто его знает, может, и так, ведь этимология слова «бурка» туманна. То ее связывают с иранским bark – «плечо», то с тюркским bur – «закутываться», то с персидским bor – «рыжевато-бурый, гнедой». А может, все сошлось в одно. Но только для русского языка, потому как на Кавказе эта мужская одежда зовется иначе. Например, для чеченцев это верта.
К слову сказать, по упоминаниям Геродота, греки называли жителей Кавказа «черными плащами» вероятней всего за это повсеместно распространенное одеяние. Бурки, и правда, были преимущественно коричневые – по окрасу самой распространенной породы местных овец, и черные. Их красили из утилитарных соображений: они поглощали солнечные лучи и лучше согревали — в холодных горах это вопрос жизни и здоровья. Редко-редко бурки делали белыми, в основном для особых случаев.
Бурка – это вещь! Она была гордостью мужчины, его престижем в обществе. Отличалась суровой красотой и являлась истинно воинским одеянием. Создавая себе это облачение, горцы ассоциировали его с могучими крыльями орлов, которыми восхищались и которых поэтизировали. Всадник, летящий на коне в черной бурке, и впрямь походил на стремительную птицу. А то – ширина в плечах достигала метра! Понятно, почему русские офицеры любили позировать в бурках — всем известны замечательные портреты Лермонтова, Толстого и грозы Кавказа генерала Ермолова: бурка придавала мужественности образу.
Не одна пара женских рук уминала шерсть, уваливала ее до той плотности, когда при весе в пару килограммов бурка стояла на полу как вкопанная, не намокала под проливным дождем и надежно защищала от любой непогоды. Бурку промывали в щелочных источниках, полоскали в холодных быстрых реках, украшали нарядной тесьмой, расшивали серебром и золотом. Для охотников в нее вплетали звериную косицу – волчью и медвежью шерсть.
Бурка для горца больше, чем одежда. В нее заворачивали новорожденного мальчика, чтобы вырос настоящим мужчиной. Накрыв, как саваном, провожали в последний путь. Очень жесткой была дуэль на бурке, ведь по правилам поединка соперники не могли сойти с нее, уклоняясь от ударов. Бурка была незаменима, когда требовалось похитить невесту – ее полы надежно укрывали от глаз «добычу». Если прихватила простуда, горец накрывался буркой и пускал коня в галоп: длинные полы отводили вверх тепло от горячих лошадиных боков, и всадник пропаривался, как в бане. Буркой прикрывали коню глаза, когда требовалось переправиться вброд через бурный поток или преодолеть иную преграду.
Бурку использовали как палатку, накинув ее на колья. Ею укрывались, как одеялом. Она спасала не только от сабельного удара, но и от пули. Бурка позволяла под широкими полами прятать оружие: враг даже не замечал движение руки к шашке – просто из-под войлока, как молния, вылетал смертельный клинок. А если неприятель все же одерживал верх, раненого или убитого выносили с поля боя на его собственной бурке.
И географическое положение, и воинственный образ жизни, и суровые условия быта создали и выверили бурку как одежду горца. Этнограф Юрий Ботяков отмечает еще один нюанс, выводящий ее из области сугубо практического применения: «Расстелив на земле бурку, горец как бы оказывался на своей территории; собрав ее и приторочив к седлу, он имел за спиной свернутое пространство, которое мог развернуть, где сочтет нужным». Бурка – это дом на плечах.
Русский военный историк Дмитрий Алексеевич Милютин в IX веке в одной из своих книг так характеризовал внешний облик кавказцев: «Так как у всех горцев общая идея о красоте состоит в том, чтобы иметь широкие плечи, полную грудь и тонкий стан, то мужчины, несмотря на то, что носят несколько кафтанов один на другом, туго перетягиваются, чтобы в пояснице не осталось ни малейшего знака толщины.
Главное же щегольство черкесов и других горских народов состоит в полном вооружении: без сабли, пистолета и кинжала черкес никогда не отлучится от двора своего. Но для полного воинственного наряда вооружается (сверх упомянутых сабли, пистолета и кинжала) луком, колчаном со стрелами и ружьем. Как величественно тогда рисуется он на коне своем, питомце горских табунов! С каким самодовольством несется по утесам, крутизнам и оврагам!
Собственно, автор здесь коснулся двух, даже трех особенностей национального костюма.
Во-первых, насчет туго перетянутого стана. Милютин, конечно же, ведет речь о черкеске – еще одном виде мужского костюма кавказца. Однако никто на Кавказе не называет его этим словом. Черкеска для горцев – это «чуха», «цый», «чухва», «чокхиб», «чепкен», «чухай» и др. Название «черкеска» идет от русских, которые впервые увидели это одеяние на адыгах-черкесах.
И таки да – черкеска по крою призвана подчеркнуть природную стройность кавказского мужчины. Она шилась в облипку, без припусков на свободное облегание и туго стягивалась в поясе ремнем, подчеркивая тонкую талию. Более того, черкеска напрямую подчинена воинской функции. Пояс был не столько для красоты, сколько для того, чтобы крепить на нем оружие, мешочек с кресалом и трутом, коробочку с жиром для смазывания оружия и прочие полезные воину и путнику мелочи. Пряжка к тому же служила кресалом для высекания огня. Вообще, пояс считался обязательной принадлежностью мужского костюма, и ни один горец не выходил из дому, не будучи подпоясан. Характерная деталь черкески – нашитые на грудь ячейки для газырей, числом доходившие до восемнадцати с каждой стороны. И эта двойная линия зрительно усиливала косую сажень плеч.
Второе, что подчеркивает Милютин в облачении горца, — оно выполняло функцию и одежды, и воинского приспособления. Что бурка, что черкеска, что пояс. И, конечно же, оружие являлось органичной частью этого костюма. Кавказец без него немыслим даже по складу характера: темперамент зачастую опережал холодный разум, и рука с кинжалом оказывалась быстрее мысли. Кавказский мужчина жертвовал одеждой, едой, благами ради оружия. Лермонтов отметил это в «Герое нашего времени», где Казбич в описании автора таков: «Бешмет всегда изорванный, в заплатках, а оружие в серебре». Кинжал и вовсе имел для всех горцев сакральное значение. Его дарили самым дорогим и почетным гостям в знак глубокой дружбы, уважения и почитания. Он в качестве семейной святыни передавался по наследству. На нем клялись как на священном Коране.
Ну и третье, на что обращает внимание этот автор: мы не можем говорить о национальном костюме отдельных кавказских этносов, потому что уже к XVIII веку окончательно сформировался общий для Северного Кавказа мужской костюм, состоящий из бурки, черкески, бешмета, башлыка и папахи. Это произошло вследствие того, что народы развивались в тесном взаимодействии культур, в одинаковых географических и исторических условиях. Общекавказская одежда, мужская и женская, разнится только в деталях и способах ношения, в материалах, в цвете, в технологии изготовления. Тем не менее этих различий достаточно, чтобы каждый народ имел собственный праздник – День национального костюма.
«Если голова цела, на ней должна быть папаха», «Если тебе не с кем посоветоваться, посоветуйся с папахой» — в этих двух пословицах заключена вся важность головного убора кавказца. Не приведи господь чужой руке дотронуться до папахи, когда она на голове хозяина – это смертельное оскорбление. В бою мужчина не снимал ее, а воин, потерявший папаху, терял честь и достоинство. Зная это, враг желал непременно сбить ее с головы кавказца. За исключением башлыка, головной убор кавказский мужчина не снимал и в помещении.
Если кто-то в споре или ссоре срывал с себя папаху и ударял ею о землю, это означало готовность идти на все и до конца. В других случаях папаха не должна была покидать своего места. За исключением одного: когда просили о прощении кровной мести. Да в окно к избраннице можно было запустить своим головным убором чисто узнать, примет ли она твои ухаживания, ответит ли согласием. Кстати, женскому платку тоже придавалось огромное значение: бросание его между мужчинами прекращало вражду.
Кавказский мужской костюм издавна был практически целиком воспринят многими народами
С начала XIX века этот костюм носила значительная часть российского офицерства.
Эти факты свидетельствуют о том, что мужской костюм горцев не просто идеально выверен по форме – он обладает мощным энергетическим содержанием, название которому – кавказский темперамент.
Зинаида Савина