Прозевали: в прошлом году исполнилось 115 лет со дня гибели величайшего из великих художников-баталистов – Василия Васильевича Верещагина.
И ни одной выставкой репродукций его картин, ставших итогом его двукратного пребывания в наших краях, не отмечена эта дата.
62-летний Верещагин погиб на русско-японской войне в Порт-Артуре в 1904 году вместе со знаменитым адмиралом, океанографом, полярным исследователем Степаном Осиповичем Макаровым. Их корабль «Петропавловск» налетел на японскую мину.
Есть и другая очень важная для Верещагина дата: 145 лет со дня первой персональной выставки картин, этюдов и рисунков «Туркестанской серии».
В биографии Верещагина, выходца из семьи помещика Новгородской губернии Российской империи, было много городов и стран, в том числе и Арысь, и Чимкент. Один из этюдов художника называется «Старая крепость по дороге из Чимкента в Ташкент». Остались не только картины и рисунки, написанные у нас, но и исследования быта, культуры народов Средней Азии, в том числе казахов, которые он выполнял по заданию Военного ведомства (Верещагин был еще и человеком военным — он окончил Морской корпус).
Первый крупный успех Василию Верещагину принесла именно «Туркестанская серия» картин, которая экспонировалась на многих выставках, принесших художнику мировую известность и немало страданий.
Царь Александр II пожелал приобрести всю коллекцию. И пожаловал художнику еще шесть тысяч рублей пожизненного пенсиона. Верещагин был в растерянности: подарить коллекцию царю и тем самым выразить ему признательность за его монаршее внимание? Он задался вопросом: а что будет с семьей, если он умрет через год или два? Для воина, каким был Верещагин, это не было досужим предположением. И отказался, как отказался и от предложенного ему Академией художеств звания профессора. Узнав о предложении царя и поведении Василия Васильевича, в газетах стали травить Верещагина. В его работах вдруг обнаружили отсутствие таланта, обвинили, что его работы — «это коллективный труд» и отсутствие патриотизма. Между тем Верещагин был в числе первых, кто своими работами рассказывал правду о войне, о таком зле, как употребление местным населением опиума, о продаже малолетних детей. В высшем обществе это вызвало настоящий шок, и легче всего было обвинить автора в том, что все это неправда. Расстроенный таким поворотом событий, Верещагин заявил: «Я не продам ни одной картины и не возьму ни одной копейки!» Известно, что Император Александр II, чье предложение о покупке коллекции было отвергнуто, возмутился: «Верещагин либо скотина, либо помешанный человек».
Такое неприятие работ привело к тому, что в состоянии нервного потрясения Верещагин уничтожил три картины, написанные им после участия в обороне от нашествия отряда Шахризабского ханства цитадели Самарканда, к которой присоединились и местные жители. Силы наступающих в несколько раз превосходили силы обороняющихся. Верещагин, сменив карандаш на ружье, влился в отряд защитников цитадели, которую удалось удержать. За это генерал-губернатор Туркестана Константин Петрович фон Кауфман, сняв с себя орден Святого Георгия, отдал его Верещагину, назвав художника «прапорщиком мужества». Верещагин записал в дневнике о тех днях: «Никогда я еще не видал поле боя. И мое сердце облилось кровью».
Именно Кауфман предложил ему должность секретаря-художника.
Впрочем, Верещагин оказался единственным художником, согласившимся поехать в Туркестан.
Тогда Кауфман решил лично оценить работы Верещагина. Посмотрев их, сказал: «Полагаю, из вас толк получится». А Василий Васильевич поставил свое условие: «Мне чинов не надо. Художнику они ни к чему». На том и порешили.
Молодой Верещагин объяснил, почему согласился с предложением поехать на окраину Российской империи: «Поехал, потому что хотел узнать, что такое истинная война, о которой много читал и слышал». Но в первом бою понял, что это такое, написав известную сейчас каждому школьнику картину «Апофеоз войны»: пирамида из черепов и черные вороны над ней. Не дай бог ядерной войны — от нас даже черепов не останется. Поэтому «Апофеоз войны» стоит рассматривать с диалектической точки зрения.
О многом говорит и надпись Верещагина, врезанная в раму картины: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».
Путь Верещагин из Петербурга в Ташкент, центр Сыр-Дарьинской области, начался в 1867 году. Сначала он доехал на поезде до Оренбурга, потом добирался на лошадях, верблюдах, останавливаясь на несколько дней там, где считал нужным. Его поражала природа, «невиданные по красоте пейзажи, заставлявшие задерживаться и делать зарисовки». В очерках, в которых он проявлял блестящее владение языком письма, он написал, что, несмотря на ведение военных действий, необходимо бережное отношение к древним памятникам архитектуры, «между которых уцелело немало чудесных образцов». Он даже участвовал в археологических раскопках в Джанкенте, наняв в помощь себе двух казахов. Свои очерки Верещагин посылал в «Санкт-Петербургские ведомости».
Он делал зарисовки, собирал подробные материалы о жизни местного населения. Вел дневник, где записывал свои наблюдения. Собирал этнографическую и зоологическую коллекции: оружие, одежду, ковры, посуду и даже засушенных скорпионов. Эти предметы он использовал при написании картин.
Вернулся Верещагин в Ташкент во второй раз в 1869 году.
Жил в городе, посещал Самарканд, совершал поездки по Семиреченской области и вдоль китайской границы. В результате поездок появится серия замечательных картин о природе Алатау («В горах Алатау»), древней архитектуре. Через Сибирь он вернулся в Петербург.
Военное ведомство оценило труд Верещагина, который «наглядным образом может ознакомить цивилизованный мир с бытом малоизвестного народа и обогатить важным для изучения края материалом». И даже дало ему трехлетний отпуск после завершения поездки в Туркестан с выплатой содержания — по три тысячи рублей в год — и выделением дополнительных средств на издательские расходы, чтобы Верещагин все привел в порядок.
После выставок «Туркестанской серии» Верещагин ведет утомительные переговоры с Павлом Михайловичем Третьяковым, коллекционером, на предмет полной продажи ему туркестанской серии работ. Были еще желающие, но предлагавшие купить серию «раздробленно».
«В Москве быть ей полезней, — писал М. Третьяков. — В Москву съезжаются со всей России».
Верещагин согласился с предложением Павла Михайловича, продав ему за 92 тысячи рублей серебром картины, которые вначале Третьяков разместил в Московском обществе любителей-художников, а потом у себя в галерее («Третьяковка»). Василий Васильевич попросил разрешения в случае необходимости отправлять картины на разные выставки. Особенно за рубеж. Третьяков согласился.
В 1887 году в Америке экспонировалась выставка его работ. В письме Третьякову Верещагин писал: «Я с ужасом думаю о том, что не в России, а где-нибудь в Америке очутятся мои лучшие работы». Заокеанский мир казался ему чуждым и холодным.
Несомненно, Верещагин, как бы ни упрекали его в отсутствии патриотизма, жестком изображении ужасов войны, был истинным русским художником-пацифистом, чье величие признавал весь мир.
Людмила Ковалева