Тысячи уголовных дел хранятся в спецархиве областного управления МВД.

Это документы «врагов народа», переданные сюда несколько лет назад архивом ДКНБ по Туркестанской области.

3 декабря 1937 года ЦК ВКП(б) в ответ на решение ЦК ВКП(б) от 2 июня 1937 года утвердил предложение ЦК КП(б) Казахстана об увеличении количества репрессированных по республике:

на 600 человек по первой категории (наиболее «враждебные», подлежащие расстрелу) и на 1000 человек — по второй (подлежащие заключению в лагеря или тюрьмы на срок от 8 до 10 лет).

В ответ на это «шпионов» каких только мастей ни придумали сотрудники спецслужбы, чтобы приговорить людей к расстрелу или отправить на отсидку в исправительно-трудовые лагеря на несколько лет, зачастую без права переписки. Придумывались разные «линии», под которые подводили небезызвестную 58-ую статью Уголовного кодекса РСФСР: финская, польская, японская, греческая, иранская, немецкая… Список можно продолжить. Но все эти линии сплетались в один трагический клубок судеб, в котором находились и те, кто унес с поля несколько зерен для голодных детей, и баи, не согласные с политикой конфискации имущества, и те, кто переходил советскую границу, чтобы пожить в стране братства и равноправия. Следователи придумывали факты, которые разрушали национальную линию «врагов народа», придавая, по сути, им интернациональный характер.

Уходят из жизни те, кому пришлось на себе испытать, что такое репрессии.

Мне посчастливилось встретиться при жизни с уже весьма пожилыми людьми, кто проходил «по иранской линии» — Зияуллой Фарши-Исфахланом и Хаджи Ризаулой Катиби. Мы сидели в доме на углу Казыбек би и Тауке хана — там, где раньше был городской фотосалон. Зияулла, которого в Чимкенте люди старшего поколения знали как дядю Сашу фотографа, был чрезвычайно политизированным человеком, и это пристрастие у него осталось, несмотря на то, что из-за него в свое время он пострадал.

Случилось так. Эти два товарища родились в Тебризе (Тавризе) в административном центре северо-западной части Ирана, еще называемом Иранским Азербайджаном.

Заглянем в историю: в 1813 году, а затем в 1828-ом были подписаны российско-иранские соглашения, по которым Северный Азербайджан и Нахичевань отходили к Российской империи. В 1945 году под руководством демократической партии на территории Ирана было образовано азербайджанское автономное правительство во главе с С. Д. Пишевари.

Советский Союз активно поддерживал новое правительство: предложил направить на учебу в ведущие вузы Москвы и Ленинграда 50 наиболее способных иранских юношей. Но, поскольку никто из них не знал русского, говорили на фарси и азербайджанском, решили обучать их в вузах Баку. Катиби поступил в военное училище, а Зияулла — в институт нефти и газа. Однако иранское правительство, торжественно признавшее автономию, нарушило договоренность и в декабре 1946 года направило войска в Тебриз и другие города. В Советский Союз ринулись беженцы.

«Студенты пытались уехать в Иран, но безуспешно — их изолировали, беженцев бросили в лагеря, где сидели немецкие фашисты, — рассказывал дядя Саша. — Я не делал попыткок «прохождения границы», это меня и спасло в тот раз от ареста».

Иранских студентов обвинили в нарушении «прохода», дали по три года и отправили в Архангельскую область работать на лесоповале. Через советского иранца Назарова дядя Саша пытался отправить письмо в Москву в иранское посольство. Но Назаров подвел – сбежал в Германию, а дядей Сашей заинтересовались спецслужбы: для них было ясно, что он шпион. Зияулла Фарши-Исфахлан пишет на 22 страницах письмо в Верховный Совет СССР, где указывает фамилии, вплоть до генеральских, которые незаконно действовали в отношении иранских студентов.

А потом дело было так. В теплый сентябрьский день сорок восьмого он гулял по живописным улочкам Баку, когда к нему подошли люди в штатском и спросили:

— Фарши?

— Да!

— Вас приглашает министр просвещения республики.

Но у «министра» Фарши задержался недолго.

— Пытался перейти границу? — спросил следователь Багиров.

— Нет.

— Расскажи о своей связи с иранской разведкой.

Багиров оказался «немножко хорошим», так как дядя Саша получил «всего лишь» три года за «проход границы».

Из бакинской тюрьмы его перевезли в восьмую чимкентскую, где он встретил соотечественников и друга Катиби. Так они сошлись в одном круге ада. Их выпустили из тюрьмы незадолго до смерти Сталина. Отправили на стройки социализма: Байиркум, Арысь, где иранцы, имея статус иностранцев с видом на жительство, трудились разнорабочими.

«Бывший начальник тюрьмы в Баку, сидевший со мной в одной камере, сказал: «Чтобы у тебя дальше ни случилось, запомни: главное в жизни все равно лопата. Она тебе не даст умереть с голоду», — вспоминал слова сидельца Фарши.

А в 1956 году как гром среди ясного неба ХХ съезд КПСС, развенчавший культ личности Сталина. Неугомонный Фарши отправил из Арыси письмо Никите Хрущеву. Написал на фарси, так как по-прежнему плохо владел русским языком. Рассказал о судьбе соотечественников. Вскоре получил сообщение: срочно приезжай в Чимкент, с тобой хотят поговорить. Поговорили и отправили в Баку, где состоялась встреча с заместителем председателя комитета госбезопасности Азербайджана.

— Писал Хрущеву?

— Писал.

— А письмо на 22 страницах тоже Ваше?

— Мое.

— Доказать беззаконие сможете?

— Смогу.

…У этих двух друзей еще будет долгая история жизни. Один окончит КазХТИ, другой станет известным в Чимкенте фотографом. Побывают на родине, вернутся в Чимкент и останутся здесь навсегда.

А у других соотечественников, которые еще в 20-ые годы уехали из Ирана в Советский Союз в поисках лучшей жизни, судьбы сложились трагически.

В архиве ДКНБ прочитала историю создания на территории Пахтааральского (ныне Жетысайского, сельский округ Калыбекова) района колхоза «Советский Иран», хотя официально такого факта не существовало, и на участке «Земля и труд» проживали 30 иранских семей. В сущности, это был не колхоз, а товарищество по совместной обработке земли во главе с председателем Саид-Мамедом Гусейновым.

С. Гусейнов появился в России еще в 1917 году. Даже женился на русской девушке Дусе. Для разработки «иранской линии» провозглашенный «Советский Иран» был хорошей базой. Саида-Мамеда обвинили в том, что он работает на иранскую разведку. «Это невозможно, — объяснил следователю С. Гусейнов, — советская власть выделила мне три гектара земли, которой я раньше не имел. Я хотел на ней выращивать хлопок!»

Когда Гусейнова арестовали, он узнал на допросе, что в «Советском Иране» было как минимум три «резидента» иранской разведки: М. Алимжанов, М. Аскаров и он. По «иранской линии» арестовали еще несколько человек: Визу Султанова и Абдуллу Гусейн-заде. «Резидентом» этой пары стал вскоре арестованный Зайни Алиев. Называли еще одного – Баркама Шадманова, который, якобы, расплачивался с Алиевым кишмишем за ценную информацию.

Если верить сотрудникам ОГПУ, то в «Советском Иране» один вербовал другого: это была некая цепная реакция, остановить которую могли только чекисты.

«Вербовка» носила «оригинальный» характер. Ничего не выдумываю, вот фраза из архивного дела: «Когда М. Алимжанов сдавал хлопок, к нему подошел Б. Шадманов и сказал: «Я сотрудник иранских разведорганов, нахожусь на шпионской работе в СССР».

М. Алимжанов согласился подключиться к шпионской работе.

Откуда-то «выплыл» еще один «резидент» по имени Карим. Кого он завербовал? Наверное, сразу несколько «неошпионенных». Пришел в дом к иранцам и назначил их «шпионами». Я иронизирую, но за этой иронией скрывается трагедия людей, которые либо отсидели в ИТЛ, либо их расстреляли.

С. Гусейнова, по версии следователей ОГПУ, завербовал еще в 1928 году сотрудник иранского консульства в Ташкенте по имени Агат, который попросил собрать информацию, сколько тракторов, быков, лошадей было в совхозе «Пахтаарал», какой получают урожай хлопка и… завербовать пару-тройку иранцев.

С. Гусейнова расстреляли 2 сентября 1938 года, но в 1943-ем семье ответили, что он умер от кровоизлияния в мозг. Спустя годы его сын Николай, который учился в Ташкентском высшем военном училище им. Ленина, узнал о судьбе отца.

Не знаю, позволит ли ситуация с карантином собраться родным и близким тех, кто пострадал в годы репрессий, в Лисьей балке Шымкента, куда свозили на расстрел «врагов народа» разных «линий», разного вероисповедания, чтобы почтить память невинно убиенных.

Но в тех семьях, где лишились близких и любимых в годы террора, их вспомнят в этот день. Впрочем, о них и не забывали.

31 мая, в День памяти жертв политических репрессий, в Лисьей балке, где установили мемориал «Қасiрет» в память о расстрелянных, будет шуметь листва деревьев, кричать птицы. Это — как голоса тех, кто здесь зарыт неупокоенным. Они не дают забыть поколениям, что было… И напоминают о том, к чему приводит беззаконие.

Людмила Ковалева