Смерть всегда нелепа и неожиданна.
Смерть всегда нелепа и неожиданна.
Утром мы поговорили с ним о том, о сем, попрощались на крыльце редакции. Он стоял у большого куста сирени и дымил папиросой.
— Не порть красоту, — сказала я ему и пошла по делам.
Но, отойдя несколько шагов, почему-то вернулась, спросив у него ни к селу ни к городу:
— Как у тебя дела?
— Ты чего, Ковалева? — сказал он. — Мы же уже поговорили!
А через несколько часов Кенеса Исмаилова, нашего заместителя редактора, не стало.
Шок!
Мы с ним — с юга области. Я — из Жетысая, а он — из аула под Асыкатой. Мы уже давно поняли, что нас соединяет не только география, а особая национальность. В сущности, мы — мактааральцы со своим специфическим отношением к жизни.
У него эти черты «национальности» проявлялись особенно выпукло, чем пользовались земляки, обращаясь к нему со своими проблемами, которые обязательно должен был решить Кенеке. И он брал на свое сердце груз тех забот, которые наваливали на него. Не смог сделать сам, подключал коллег.
— Знаешь, — рассказывал он мне, — это человек, отца которого ты знаешь, но его уже нет, а детям сейчас трудно, не знают, как выйти из положения, им надо помочь.
И рассказывал, к кому надо обратиться, кого напрячь, чтобы люди могли нормально жить.
Называл имя человека, которого я не знала, так как давно уже уехала из Жетысая, но он был уверен, что знать это имя я обязательно должна.
Он трогательно любил свою маму, такую же беспокойную и отзывчивую, как и ее сын, которая тоже хотела помочь людям: ее хорошо знали в ауле, где она учила в школе детишек. К ней часто обращались за помощью, советом. Разговаривал Кенес с ней по телефону громко, эмоционально, что-то ей советовал. Вся редакция была в курсе его дел.
Летом от мамы, которая на пенсии занялась землей, в редакцию приезжала машина с ароматными дынями. И Кенес всех угощал ими. Следил, чтобы все взяли домой по дыньке. Говорил: «Это от мамы».
Эмоциональность, какая-то неспокойность, жили в нем, я видела и понимала, что это требовало выхода. Он писал стихи, сочинял музыку и под гитару пел. Пел хорошо. Писал книги, радуясь, что удалось излить на бумаге свое настроение, размышления о жизни. Он с удовольствием говорил о том, что муки его литературные закончились. Теперь он счастливый и свободный. Я понимала, что он «разгрузил» свою душу от каких-то сомнений, житейских выводов. И она начнет снова нагружаться эмоциями. Он их искал в командировках, придумывая для редакции всевозможные фестивали, сплавы по реке, восхождения на вершины. Жил ярко, вбирая в себя радости и печали жизни.
Его часто приглашали выступить как барда перед школьниками, студентами. Он брал свою гитару, она была всегда наготове, стояла в углу кабинета, и шел к людям.
Он был настоящим мужчиной, который мог защитить нас от чьих-либо нападок. Закручивал в диалоге такие полудипломатические обороты, что от нашей газеты отвязывались. Можно было не спрашивать, чем закончился разговор — Кенес Серикбаевич говорил громко на всю редакцию. Тем более что дверь в его кабинет всегда была открыта.
Конечно, как человек творческий, он был сомневающейся личностью, но когда у коллектива возникали какие-то сложности, требующие выхода, он был тверд и разумен в предложении, каким он может быть.
В праздники он устраивал нам концерты. Одну из песен, которую он назвал «Первая любовь», опробовал на мне. Она мне очень понравилась. Я всегда просила его спеть. А теперь вспоминаю. Все знали, что песня была посвящена его юношеской любви, разочарованию в ней. Любил он свою Ляззат, которую считал самой идеальной женщиной на свете…
Уже год, как Кенеса Исмаилова нет с нами. Однако острое ощущение потери человека, который был очень важным в нашей жизни, не проходит. Мы по-прежнему не расстаемся с ним в своих воспоминаниях.
Кенес, ты с нами, мы тебя помним…
Людмила Ковалева
В нашем Telegram-канале много интересного, важные и новые события. Наш Instagram. Подписывайтесь!